Кушать подано

Первый раз я чуть не сбежала с этой арт-терапии. Что за блажь такая — взрослые женщины с кисточками! Я даже в детстве рисовать не любила. Но Вера, соседка, затащила. «Пойдем, Ленка, хватит уже дома киснуть!» Месяц пролетел незаметно. Теперь каждый четверг я сама торопилась в этот старенький центр социальной поддержки с облезлыми стенами и вечно скрипящим чайником на кухне. — Елена Викторовна, поделитесь своими чувствами по поводу работы, — Наталья Сергеевна, наша ведущая, всегда так обращалась ко мне, будто я какая-то особенная. Может, потому что все тут на «ты», а я никак не могла переступить. Я посмотрела на свой рисунок. Дерево вышло кособоким, ветки торчали как попало, но что-то в нем было... живое, что ли. — Мне кажется, я нарисовала надежду, — вырвалось у меня. Сама не поняла, с чего это взяла. Какая надежда в пятьдесят восемь лет? На что? Пенсию достойную? Внуков, которых дочка не спешит рожать? В комнате пахло растворителем и кофе. Женщины — кто помоложе, кто постарше — сидели

Запах мяса с чесноком и розмарином плыл по кухне, когда я вытаскивала из духовки противень. Хотела порадовать Алексея его любимым блюдом — всё-таки полгода вместе, не день. Я улыбнулась своим мыслям. Кто бы сказал мне год назад, что я, в свои пятьдесят семь, буду как девчонка готовить ужин при свечах... За окном уже стемнело. Мои старенькие часы пробили восемь. Я расставила тарелки с золотой каёмкой, бокалы для вина, разложила салфетки. Достала из шкафа бабушкины подсвечники — массивные, с налётом времени, но от этого ещё более уютные. — Что у нас тут происходит? — на кухню заглянул Алексей, и я вздрогнула от неожиданности. — Ты уже дома? — я обернулась, вытирая руки о фартук. — А я сюрприз хотела... Он подошёл сзади, обнял за плечи, поцеловал в шею — там, где она переходит в плечо. Мурашки пробежали по коже, как в молодости. — Ммм, французское мясо? А я-то думал, мы закажем пиццу и будем смотреть детектив. Я засмеялась: — Это тебе не просто ужин. У нас сегодня маленький юбилей. — Да-д

В подъезде пахло сырой штукатуркой и чьими-то пирогами. Вера Павловна стояла у окна на лестничной площадке, вглядываясь в серый дождливый двор. Старая липа качала голыми ветками, словно кивала в такт её мыслям. Внизу хлопнула подъездная дверь. Это была она. Тамара нащупала выключатель, озарив тусклым светом своё лицо — усталое, но всё с той же, памятной с юности, гордой осанкой. Чемодан катился следом, как верный пёс. — Вера? Ты меня встречаешь? — её голос дрогнул от неожиданности. — Я просто окно закрывала, дует... — соврала Вера, хотя на самом деле ждала. — Поднимайся, чайник уже кипит. Они обнялись в прихожей. От Тамары пахло дождём и какими-то незнакомыми духами. За чаем с земляничным вареньем вспоминали дачное лето восемьдесят четвёртого. Смеялись, вспоминая, как убегали от грозы через кукурузное поле, как сушили промокшие туфли на печке у бабы Нюры. — А помнишь, как ты спасла меня тогда, на танцах? — улыбнулась Тамара, размешивая сахар в чашке. — Если бы не ты, я бы уехала с тем

Вечер выдался тихим. Я включила телевизор, больше для фона – смотреть особо было нечего, но тишина в последнее время давила на плечи сильнее обычного. Налила себе чай с мятой – старый добрый способ успокоить нервы. Мой кот Василий, толстый и ленивый, устроился рядом, мурлыча свою бесконечную песню. Когда зазвонил телефон, я даже вздрогнула. В такое время обычно никто не звонит. – Валя, это я, – голос сестры звучал надломленно, как будто она плакала или только что перестала. – Лариса? Что случилось? – Меня... выгнали из квартиры, – она всхлипнула. – Эти гады-арендодатели, представляешь? Я задержала оплату всего на неделю, а они... Она говорила быстро, сбивчиво, как всегда, когда нервничала. Последние пять лет мы виделись только по праздникам – после того, как не смогли поделить мамину брошку. Глупость, конечно. А теперь она звонит мне посреди вечера, и голос у нее такой потерянный. – Я не знаю, куда идти, Валюша. К подругам не могу – у одной ремонт, у другой муж против. Приюти меня, а?

Мартовское солнце слепило глаза, и я прикрыла лицо букетом тюльпанов. Их запах смешивался с ароматом новой машины — синей, блестящей, как в моих мечтах. Виктор стоял, опираясь на капот, с довольной улыбкой. — Ну что, Галочка, нравится? — он протянул мне ключи с брелоком в виде сердечка. Я не могла поверить. После развода прошло всего три года, и все это время я ездила на старенькой развалюхе, которую оставил бывший муж из жалости. — Витя... — только и смогла прошептать я, принимая ключи дрожащими пальцами. — Это же... это же... — Это твоя машина, солнышко, — Виктор притянул меня к себе. — Теперь никаких автобусов, никаких такси. Ты этого заслуживаешь. Я повисла у него на шее, целуя щеки, губы, глаза. Сердце колотилось как бешеное от радости. Полгода отношений, и такой подарок! Мама говорила, что после сорока пяти женщине уже не везет с мужчинами. Как же она ошибалась! — У меня даже слов нет, — я погладила гладкую поверхность капота. — Когда я смогу ее забрать? — Прямо сейчас, — Виктор

С шумом отодвинулась дверь, и я переступила порог своей городской квартиры. После тишины дачи городские звуки накатывали волной – где-то гудела вытяжка, у соседей сверху что-то глухо стучало. Старенькая сумка оттягивала плечо, а в руках я бережно держала корзинку с огурцами и пучками мяты. – Мама! Наконец-то! – Лена выпорхнула из кухни, вытирая руки кухонным полотенцем. – А мы тебя заждались. За ней показался Виктор, её муж. Улыбнулся, кивнул, но глаза холодные, оценивающие. Странно, раньше я этого не замечала. – Устала, дочка. Три дня полола, поливала, с соседкой Зиной крыжовник собирали, – я поставила корзинку на тумбочку и потянулась размять спину. – Зато воздух там... Не надышишься. В комнате стоял запах свежесваренного кофе. Слишком крепкого, не по-моему. Виктор любит такой – почти горький. Я заметила на журнальном столике какие-то бумаги. Лена быстро сложила их, убрала в папку. – Мам, иди умойся, а я чай поставлю. С дороги-то хорошо чайку попить. Я кивнула, разбирая сумку. Достал

Я сидела на кухне, бездумно глядя на гору немытой посуды. Тарелки, вилки, рюмки — всё вперемешку, как моя жизнь сейчас. Коля бы не одобрил такой беспорядок. «Верочка, ну что это такое?» — словно слышу его голос. Всегда любил чистоту, даже когда болел, просил протереть пыль. А теперь тишина. Страшная, звенящая. Дом как будто умер вместе с ним. Сегодня похоронила мужа. Тридцать лет вместе, а теперь — пустота. Гости разошлись час назад, оставив после себя крошки, пятна от рюмок и дежурные слова соболезнования. Марья Петровна, соседка, последней ушла, всё причитала: «Как же ты теперь, голубушка?» Как? Не знаю. За окном смеркалось. Надо бы встать, убрать, помыть — работа отвлекает от мыслей. Но руки не поднимались. Сил не было даже на то, чтобы включить свет. — Колечка, — прошептала я в пустоту, — что же мне делать-то теперь? Фотография на стене молчала. Он там такой живой, улыбается, держит меня за плечи. Прошлогодний день рождения. Кто же знал? Старые ходики на стене — подарок от его мамы

Валентина Михайловна вздрогнула, услышав звонок в дверь. Никого не ждала сегодня. Посмотрела в глазок — Танюшка! Племянница, которую сто лет не видела. — Танечка! Какими судьбами? — растерянно пробормотала Валентина Михайловна, распахивая дверь. — Тётя Валя! — Татьяна улыбнулась и протянула коробку с тортом. — Решила заглянуть к вам, соскучилась! В прихожей пахло духами и морозной свежестью. Февральский холод ещё держался на Таниной шубке, когда Валентина Михайловна помогала ей раздеться. — Господи, как же я рада тебя видеть! — суетилась хозяйка. — Проходи скорее на кухню, чайник поставлю. За чаем Валентина Михайловна не могла насмотреться на племянницу. Как же выросла! А ведь помнит её крохотной, с кулачками сжатыми, первые зубки, первые шаги... — А помнишь, как ты у меня гостила летом, когда твои родители в санаторий уезжали? — спросила Валентина Михайловна, разливая чай по чашкам. — Ты тогда совсем малышкой была. Татьяна кивнула, задумчиво помешивая чай ложечкой. — Конечно помню. Вы

Было холодно, как бывает только в начале ноября. После похорон мамы прошло уже три дня, но меня до сих пор трясло при мысли, что её больше нет. В кабинете нотариуса я сидела, сжимая в руках потёртую кожаную сумочку — мамин подарок на тридцатилетие. Лидка опаздывала как всегда. — Извините за задержку, — сестра влетела в кабинет, стуча каблуками. — Алинка в институте задержалась, пришлось ждать. Я слабо кивнула. Нотариус — полноватая женщина в очках с тонкой оправой — протянула нам папку с документами. — Согласно завещанию Натальи Викторовны, двухкомнатная квартира по адресу Ленинградская, 76, квартира 42, делится между вами в равных долях. Лидка вскинула брови: — Как — поровну? Мама говорила... Нотариус поправила очки: — Всё указано в документе. Подпишите здесь и здесь. После мы зашли в кафе напротив. Я взяла только чай — кусок в горло не лез. Лидка жевала салат и смотрела куда-то в сторону. — Ну и что думаешь делать со своей долей? — наконец спросила она. — Не знаю ещё. Может, буду сда

За окном сгущались апрельские сумерки. Я накрыла на стол — борщ, котлеты с пюре, свежие огурцы. Цветастая клеёнка, старенький сервиз, привычный уют. Борис пришёл с работы, как всегда, около семи — помыл руки, переоделся в домашнее. Я люблю эти вечера, когда мы просто ужинаем вместе. Три года совместной жизни, а до сих пор приятно видеть мужчину за своим столом. — Валь, вкусно, как всегда, — он причмокнул губами, подцепив вилкой котлету. — Устала сегодня? — Да как обычно, — я пожала плечами. — Две операции, потом документы... Завтра опять дежурство. Борис кивнул, потом как-то странно посмотрел на меня и отложил вилку. — Знаешь, я тут подумал... Ты же постоянно на работе, на дежурствах этих. А с документами на квартиру столько мороки. Я непонимающе подняла брови. — С какими документами? — Ну, коммуналка, налоги, всякие бумажки, — он улыбнулся. — Было бы логично оформить квартиру на меня, чтобы всё было проще. Я же дома чаще, могу всем этим заниматься. Ложка с борщом замерла на полпути ко